Михаил Казиник: «Если бы я был президентом, то сказал бы: всех в армию, а там будет Казиник. Он научит не шагать строем, а слушать музыку и владеть речью»

Ольга Гоголадзе — Казань

Не стоит даже пытаться описать, как проводит концерты-встречи Михаил Казиник. Это нужно один раз услышать, чтобы навсегда изменить свои представления о музыке, литературе, гениях и тайнах, зашифрованных в великих классических произведениях. 

Искусствовед, музыкант, писатель, философ, просветитель, автор множества теле- и радио программ, ведущий эксперт Нобелевского концерта, профессор Драматического института — он же уникальный рассказчик, умеющий превратить культурологическую лекцию в первоклассное шоу. Казиник говорит о культуре с таким вдохновением, что даже хорошо известные факты оборачиваются захватывающими дух историями. Скрипач и пианист, любой свой рассказ он иллюстрирует исполнением, отчего непонятная классическая музыка становится доступной и близкой.

В интервью KazanFirst Михаил Семенович объясняет, как сталинские репрессии повлияли на состояние современного российского общества, чем гениальность отличается от таланта и какая взаимосвязь между чувством юмора и Нобелевской премией.

— Так, как вы рассказываете про музыку, литературу, искусство, не рассказывает больше никто. Но вы один, а мир большой. Вы готовите кадры себе на смену?

— Я бы их приготовил, но все люди, которые должны заниматься этим делом, от него открещиваются. Поэтому моя задача не столько сейчас всех переделать, сколько оставить как можно больше книг, фильмов (например, «Эффект Моцарта»), радио-эфиров. Всё это есть. Но количество людей, которые склоняются к великому искусству, к мысли, всегда поразительно и болезненно ничтожно по сравнению с толпой. Многие исследователи установили ужасную вещь: даже если население растёт, число таких людей не увеличивается. Речь идёт не о процентном соотношении, а именно о численности. Как было десять человек из тысячи, так и останется десять из семи тысяч.

— Почему так происходит?

— Об этом можно долго рассуждать. Но, видимо, подлинное искусство — настолько штучный товар, что озаряет только определённое количество людей. И их задача — удержать его, передать. Помните, как сказал Пушкин? Возможно, и тунгус, и калмык о нём будут помнить. «Но славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». То есть, один поэт для него важнее, чем все тунгусы и калмыки вместе взятые. Потому что поэт — это охранитель, который передаёт культуру потомкам.

— Вот в Америке вас не слышат! Тут же обвинили бы в отсутствии  политкорректности…

— Да они сами прекрасно это поймут. И социологи, которые будут исследовать этот феномен, вычислят, что даже в Чикаго (одной из «культурных столиц») достаточно одного концертного зала, в котором выступает знаменитый Чикагский симфонический оркестр. Зал забит, заполнен. Но большего количества желающих попасть на концерт нет! Нет ажиотажа, чтобы сотни тысяч обезумевших чикагцев стояли у дверей в надежде послушать музыку. Та же ситуация в Москве. В городе с населением в две европейских страны всего 4-5 концертных залов. С ужасной, надо сказать, акустикой.

Однако, я проводил проект в Швеции, в городке с населением 90 000 человек. У них три концертных зала на несколько тысяч мест. Самый маленький — как ваш зал имени Сайдашева, который в Казани, городе-миллионнике, считается большим. Там все билеты раскуплены, выступления симфонических оркестров годами идут с аншлагами.

— Видимо, жители этого городка впитывают культуру с молоком матери?

— Конечно. У них не было ГУЛАГа, не было тотального уничтожения генофонда.

— До революции процент интеллигентных людей в России был выше?

— Несомненно. Есть такое понятие, как синергия. Когда в городе есть один человек, которого я называю «огненная душа», он влияет на определённый круг людей. Но если их двое, и они начинают сотрудничать, то эффект воздействия получается в сто раз больше. В России была интеллигенция, дворянство, купечество, которое стремилось дать своим детям достойное образование и воспитание. Этот круг всё время расширялся. Вплоть до 1917 года.

— Чем тогда объяснить парадокс, что в царской России при тотальной безграмотности населения был пласт русской интеллигенции, благодаря которой у нас есть великое культурное наследие, а в Советском Союзе, самой образованной стране мира, случился культурный коллапс?

— Есть понятие «геометрическая прогрессия». И есть понятие ГУЛАГ. Когда в концлагере уничтожают один миллион человек, с точки зрения геометрической прогрессии сегодня страна лишилась сорока миллионов. Уничтожены их нерождённые потомки, их ученики. В ГУЛАГе сгнили профессионалы высочайшего уровня, которые не смогли передать знания сотням детей. Теперь каждые 20 лет наступает «период зеро», в который будет ощущаться нехватка людей, способных создавать, обучать, направлять. И каждые 20 лет это будет чувствоваться всё сильнее.

К тому же, что такое интеллигенция? Это непременно скепсис, чувство юмора. Заметьте, что страна, потерявшая элиту, в значительной степени лишается чувства юмора. Над ней все смеются, а она всё больше и больше злится. А могла бы посмеяться со всеми и сказать: «Ребята, совсем я одурела, глупости говорю. Что-то на меня нашло, разбушевалась — наверное, выпила лишнего». Но страна так не может. Чувство юмора — это великое чувство самосохранения. Без него — никуда. Подарить его может, в числе прочего, искусство: гармония, бессмертная радость, безграничное чудо. Этого не достаёт! Поэтому я создаю школы для детей, в которых чувство юмора очень важно для учителей. Я создаю школы ассоциативного мышления, где человек видит вещь не в её оторванности от мира, но в цепи непрерывных взаимосвязей.

— Почему в обычных школах так не преподают? Мы поколениями зубрим предметы, не видя взаимосвязи между наукой, культурой, архитектурой и политической ситуацией в стране.

— Действительно, мы лишены своего прошлого, лишены понимания великой литературы, её многослойности. Мы читаем эти произведения вне исторического контекста, не понимая, какой мир окружал Пушкина, когда он писал свои произведения. Именно поэтому я и создал школу, в которой детям объясняют, как каждое явление связано с предыдущим и влияет на последующее. Мою школу называют «школой Нобелевских лауреатов», потому что нобелевское мышление: а) междисциплинарное; б) включает в себя колоссальное чувство юмора. Когда мне предложили стать экспертом Нобелевского концерта, я часто встречался с лауреатами по разным вопросам и убедился, что все они закончили великолепные учебные заведения, а в детстве обязательно играли на музыкальных инструментах.

— Нобелевский лауреат — это не столько гений и самородок, сколько системно образованный человек?

— Эйнштейн родился с дислексией, ему было очень трудно читать и говорить. Его учитель был уверен, что Альберту никогда в жизни не стать физиком. Поэтому в его случае мы имеем дело как раз с гениальностью. Но и она столкнулась со скрипкой, с Моцартом, с Бахом, с парадоксальным мышлением. Однако, вы правы: в значительной степени нобелевский лауреат — это целая система окружения.

— Как вообще музыка может повлиять на развитие интеллекта?

— Самым непосредственным образом. В музыке зафиксированы величайшие коды научного мышления. Вся классическая гармония есть не что иное, как алгебра и геометрия. Принято считать абсурдом слова пушкинского Сальери: «Поверил я алгеброй гармонию». Но на самом деле он говорит одну из мудрейших вещей. Пушкин не вкладывает в его слова негатив, будто бы он препарировал музыку как труп. Пока ты не поймёшь гармонию, пока ты не изучишь принципы действия композиторов, их полифонии, ничего у тебя не получится.

— Неужели такие гении, как Моцарт или Пушкин сознательно считали, на какое слово или ноту у них придётся «золотое сечение»?

— Здесь всё просто: талант считает, гений — нет. Он получает это всё напрямую. Талант будет измерять линейкой и вычислять, а у гения «золотое сечение» само встанет там, где нужно. Иначе, какой же он Пушкин?

— Возвращаясь к образованию: вся страна не может попасть к вам в школу. Как решить эту проблему, как поднять ее культурный уровень?

— Если бы я был президентом или хотя бы Шойгу, то сказал бы: «Всех в армию, а там вместо старшины будет Казиник, и научит не шагать строем, а слушать музыку, владеть речью, общаться друг с другом и так далее».

Но я не могу это приказать стране. Она никогда на это не пойдёт добровольно. Я могу лишь создать одну, две, три школы на территории гигантской страны и встретить в каждом городе несколькими сотнями. Могу через радиостанцию достучаться до нескольких тысяч. Через фильмы, через интернет. Но я не могу повлиять на целую страну. Тем более, меня никогда не пустят в прайм-тайм.

— То есть Малахова с его скандальным шоу пускают в эфир каждый вечер, а вас с Бахом — нет? Почему?

— Управлять надо всегда не-личностями. Это старая, классическая истина. Большое количество умных людей неуправляемо, они свободны.

— Так они могут сами организоваться, и даже управление «сверху» не понадобится.

— Да, конечно. Так это и происходит, например, в Швеции. Премьер-министр — не руководитель, а куратор министров. У него задача больше секретарская: собрать их на заседание. Президент в идеале — это представитель своей страны на международной арене. Он великолепно владеет языком своего народа, а ещё английским, французским, испанским, итальянским. Тогда все говорят: «Боже, какая замечательная страна, у которой такой президент». Один человек может изменить мнение о всей нации.